«А вот я сам по себе <…> Чист, прямодушен, опрятен, приятен, незлобив…»
Господин Голядкин разъясняет эти свои, так оказать, принципы всем встречным — и доктору Крестьяну Иванычу и даже юным регистраторам, то есть лицам, казалось бы, вовсе уже недостойным исповедей г. Голядкина. Но г. Голядкин всех боится, во всех видит своих недругов, клеветников или возможных клевретов врага.
<…>
Смех регистраторов над несчастным помешавшимся груб, бесчеловечен. Но во всей этой сцене, в горделивых декларациях г. Голядкина есть, конечно, печальный комизм. Он и в неуместности многозначительных, торжественно-величавых изъяснений и в крайнем преувеличении значения своей собственной особы — этом свойстве душевнобольных, у которых сумасшествие является крайним выражением эгоцентризма. А главное: нет у г. Голядкина действительной твердости в этой его благородной жизненной позиции, которую он столь горделиво декларирует. То ли он действительно гордится своею честностью, прямодушием, неумением интриговать, «лощить паркет» и пр., то ли лишь утешается своею невинностью. Утешается — ввиду отсутствия у него способностей к завоеванию успеха в обществе.
Вот где с особенной ясностью сказывается все глубокое отличие героя «Двойника» от героя «Бедных людей»!
Макар Алексеевич Девушкин не раздвоен, он действительно искренно, цельно гордится тем, что он честный и простой человек.
А у г. Голядкина его гордость «маленького», забитого человека отравлена, разъедена двойничеством, колебанием между отвращением к «интригантам», оборотням — и стремлением примкнуть к ним, стать похожим на них.
Так наметилась уже в «Двойнике» важнейшая тема Достоевского: раздвоение человека между требованиями своей человечности и требованиями, предъявляемыми к нему законами бесчеловечного общественного устройства. Это опять-таки, по сути, все та же дилемма: или
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43